Новая часть "Марии" Анежка как всегда и музу поймала и написать написала, ну а я "сачкую".
читать дальшеЛави:
Девушка постоянно озиралась, когда мы шли обратно к берегу, не желая оставаться в разрушенном городке ни минуты. Стоило же мне спросить, в чем дело, она неопределенно поводила плечами и слегка улыбалась, щуря серебристо-синие глаза. Но ее хитрости не имели какого-либо успеха, ибо я каким-то образом чувствовал ее, вернее, ее эмоции. Она была не на шутку встревожена, словно что-то ощущала, действительно сильное и опасное.
Прибрежный городок поразил нас своей серостью и невзрачностью каменных домов, выстроившихся вдоль набережной и пристани. Между этими хибарами проглядывали лапы дивных исполинских елей с седыми от инея иголками. Красота, но и невзрачность. Странная, суровая и величественная страна. Родина сказок и мифов, великолепных скандинавских саг. Настоящая сокровищница для Историков, ибо многие легенды подчас обращаются удивительной былью. И внезапно я ощутил, что уже не принимаю эмоций Анежки, хотя она стоит буквально в шаге от меня, восхищенно рассматривая городок.
- А в моем селении только деревянные были, - одними губами прошептала она и погрустнела. А Аллен осторожно, даже ласково приобнял ее за плечо, утешая. С тех пор, как мы нашли ее, седовласый мальчик не отходил от подруги даже на шаг, постоянно держа белыми, обнаженными от перчаток пальцами за тонкое запястье, словно боялся, что она исчезнет. И я прекрасно понимал юношу: я и сам до сих пор не смог до конца поверить, что она – не морок, а живая, теплая девушка, та самая магичка, похожая на воздух по характеру и скорая, как огонь. Она напоминала свет именно… И была действительно неуловима, если хотела. Поэтому я стоял с другой стороны от нее и чуть впереди, словно неосознанно прикрывал от возможной опасности.
Без труда отыскав гостиницу, мы сняли номер на троих. Правда, там были одноместная кровать у окна и двухместная в центре комнаты. Как джентльмены, мы предоставили девушке одноместную. Все-таки элементарное чувство скромности и такта привело нас к такому решению, а так же нежелание компрометировать юную девушку. Хотя эта красавица могла бы и сама на себя столько компромата наделать, что Лувелье был бы счастлив упечь ее в темный и сырой подвал. На нас несколько косились из-за порядком потрепанного вида, не спасали даже дорожные плащи, прикрывавшие форму экзорцистов. А про девушку и говорить не стоило: ее одеяние походило на лоскутки, едва прикрывавшие стратегически важные части тела. И мы, то есть я и Аллен, чтобы хоть как-то помочь нашей общей подруге, ухитрились сходить на местный рынок. Конечно, с размером могли быть проблемы, но седой лишь усмехнулся и сказал, что сейчас спокойно ответит, что нужно будет купить. Судя по уверенному взгляду, иногда рассредоточивавшемуся и смотревшему куда-то вглубь себя, юноша установил мост между своим сознанием и сознанием Анежки и консультировался с ней по покупкам. Проходили мы где-то с полчаса и нашли серебристо-серые брюки, небольшие мокасины из шкуры какого-то местного зверя, чудом попавшие в этот языческий северный край, и белую жемчужную рубашку. В ответ на мой довольный голос, вещавший, что девушка будет очень неплохо смотреться в таком наряде, подросток как-то по-особенному усмехнулся и парировал тем, что наша девочка будет прекрасной в любом наряде, даже если это будет костюм Евы. Честно говоря, я слегка прибалдел от такого откровенного заявления, а сам седовласый невозмутимо пошел дальше, насвистывая странную мелодию. Я же лишь тихо икнул и на подгибающихся от разбушевавшегося воображения ногах пошел следом за очень довольным парнем, прислушиваясь к его тихому то ли мурлыканию, то ли насвистыванию. Однако вскоре залихватский мотив сменился на тихую и такую знакомую мелодию, которую нельзя было не узнать. Ту самую песню-ключ, которую загадала юноше маг и последние аккорды которой так и не вспомнил до сих пор мой друг. Как мне ни было жаль Аллена, я не мог даже обмолвиться, кто мог бы подсказать ему эти последние два кусочка паззла, заданного нравной красавицей. И все же меня беспокоит ее поведение. Девушка очень тревожно вела себя, и это не может не броситься в глаза даже постороннему наблюдателю. Впрочем, может, я просто излишне волнуюсь за нее? Как-никак она моя подруга. Конечно, неважное оправдание такому беспокойству, но все же это правда.
Тем временем я даже не заметил, когда мы успели приблизиться к гостинице, где сейчас находилась наша общая подружка. А войдя в номер, мы не нашли ее саму. Странно, но почему-то милому мальчику Аллену это не показалось подозрительным, наоборот, он был спокоен, как сытый удав, и даже не помышлял о том, что драгоценная магичка могла куда-то смыться или, что еще хуже, ее похитили. Удивительное спокойствие олимпийца и ехидно-умиротворенная улыбка на лице… Ксо, убил бы этого мальчишку, да рука ж не поднимается! Хотя охота хотя бы пощечину дать, чтобы он убрал это совсем уж идиотское выражение с лица. Такое чувство, что у парня крышу сносит потихоньку. Ту-ту, тихо шифером шурша, едет крыша, не спеша, тише, тише, тише, тише, не мешай движенью крыши. Внезапно раскрылась дверь справа от нас, ведущая в ванну. И нашим взорам предстала Анежка во всей своей красоте. Я был в шоке, а вот Аллен… Он был явно в норме. Причем не просто в норме, а успевал еще и получать от зрелища настоящее удовольствие, слегка прищуриваясь, как сытый кот, объевшийся сметаны. Поистине захватывающий вид представляли собой фактически обнаженная девушка и обнимающий ее за талию седовласый экзорцист в полном облачении… А когда он успел рядом оказаться?! Правда, у меня такое чувство, что эта чокнутая парочка меня сейчас не заметит, даже если я сам разденусь… Смотрят друг другу в глаза, не отрываясь и, кажется, даже дыша только потому, что так надо, чтоб не умереть. Они часто так замирают, словно мир вокруг них перестает существовать. И даже глаза меняются… они становятся бездонными и такими яркими, словно звезды. Если бы я не знал, что так они обмениваются мыслями, то решил бы, что они – влюбленные друг в друга подростки, которым открылась главная тайна этой жизни – когда два человека превращаются друг в друга в целую Вселенную. И на самом деле, а не в опошленный вариант физической близости. Это духовное единство. Но в зрачках Аллена вместо умиротворения застыли ожидание и странная мольба, не понятная мне, а девушка смотрела в ответ с тихой тоской и печалью. Если бы я был художником, то немедля сел бы рисовать с них картину , но, увы, я не художник, а Историк, который не должен привязываться, но ухитрился привязаться к красивой и далекой, как свет звезд, колдунье. Кто она такая, кто же? Мне почему-то кажется, что я ее уже видел где-то, в другой жизни, в другом измерении. От этого так болезненно защемило сердце, которого у меня не должно быть… Иногда я проклинаю свое звание Приемника Книгочея и откровенно завидую Линали, Аллену, Канде, Мари, Кроули, даже Ноям, всем вместе. Вот, например, Роад влюблена в мальчика; Тикки способен получить любую прихоть, какая взбредет в его кучерявую голову; Люлюбелл как Страсть Ноя тоже далеко не бесстрастна и безоглядно предана своему хозяину; Джасдеби – вообще история отдельная, этих пройдох сам Граф не разберет; Гнев, да упокоит Господь его душу, имел слабость к сладкому и безудержности эмоций. Это странные люди. А Кроу-тян? Он был влюблен в акуму, в свою королеву сердца, Элиаду. Конечно, я и сам едва не потерял голову от такой красавицы. Но все же Историки не могут даже намекнуть, что что-лтбо чувствуют…
- Лави! – резкий щелчок тонких пальцев перед носом, и я сморгнул, просыпаясь от невеселых мыслей. Передо мной стояла та самая девушка, что повергла меня в такое уныние. Но вместо длинного полотенца, обнажавшего фигурку, она была уже одета в то, что мы ей купили, и, клянусь Асами, она была достойна того, чтобы восседать в Валгалле вместе с Тором и Одином! И меня это пугает.
Я просто стоял и смотрел на ожившую богиню со смесью восхищения и неверия. Да, она была прекрасна, как прекрасны истинно небожители. А она, не отрываясь, смотрела в мои глаза с чисто детским, наивным любопытством, пряча в уголках губ улыбки. Длинные, красивые волосы рассыпались по плечам, слегка встрепанные влажные пряди немного намочили рубашку. А я лишь мог смотреть на нее, загипнотизированный этим ласковым взглядом. Но внезапно что-то изменилось, улыбка сменилась болезненной гримасой, а в глубине зрачка сверкнула золотая искра. На секунду один ее глаз окрасился в золото, а второй вспыхнул яркой зеленью. Анежка дернулась и села на пол, хватаясь ладонями за виски. Но стоило мне дернуться, чтобы помочь ей, как властная рука перехватила меня. Обернувшись, я увидел Аллена, необычайно серьезного, с пылающим рассудочным взором.
- Что ты творишь?! - зашипел я.
- Она сама справится, мы можем лишь помешать, - улыбнулся мальчик.
- С чего ты решил? - с вызовом бросил я, чувствуя, как внутри вскипел неудержимый гнев. Как никогда, мне захотелось придушить мальчишку.
- Мне Музыкант сказал, - тихо откликнулся парень. - И это первый раз за все время, когда он показался, и то - лишь слабым отголоском, словно его что-то блокирует. Возможно, она заблокировала и его, почему-то...
Задумчивый парень быстро перебегал взглядом с предмета на предмет, но это было скорее признаком растерянности и лихорадочного мышления, чем лжи и попытки обмануть. И мне ничего не оставалось, как довериться словам Аллена. А тем временем Анежка уже почти пришла в норму, оба глаза медленно заливало серебристо-синим блеском. Однако почему так происходило, я не знаю. Возможно, в конфликт вступили ее Инносенс и Темная Материя, каким-то образом выбравшая ее, и сейчас они были подавлены мощью ее собственной силы, превращавшей ее в могучую богиню, в мага, управлявшего двумя стихиями. Кто знает, может, ее эволюция и не закончена, но уже сейчас она бы могла выстоять и против генералов, даже если они будут бить вместе всей мощью. Не скажу, что меня это не настораживает, но я верю Анежке, поэтому я не вижу причин волноваться. Это ведь всего лишь вспышка, ничего более... Только в глазах Аллена я вижу тревогу, а сама девушка выглядит напуганной. Так ли все гладко, как вы, милые мои, хотите мне показать? И почему я в этом сомневаюсь?
Но все же девушка, медленно выдохнув, поднялась на ноги и приветливо мне улыбнулась, глядя в глазах с необычной лаской. Я же постарался не замечать ревнивого взгляда Аллена. Если б взглядом можно было испепелить, я бы лежал кучкой пепла у ног девушки. Хотя за благосклонность ее это была малая цена. Но времени уже было часов девять, а нам завтра в шесть уже на корабль. Поэтому мы стали устраиваться на ночлег. Тактично выйдя из комнаты в кухню, пока Анежка переодевалась, мы сидели и пили чай.
- Аллен, ты как? Вспомнил что-нибудь? – спросил я у непривычно задумчивого подростка.
- Нет, - отрицательно покачал головой он. – Но почему-то мы слышим друг друга, и я знаю, что это нормально; я чувствую себя в безопасности рядом с ней и считаю своим долгом защитить и ее; я вижу ее тревогу и печаль – и хочу развеять их, чтобы видеть ее улыбку, радость, читать в глазах веселье… Она словно не чужой мне человек. Лави, мы ведь были знакомы раньше. Почему она заблокировала мою память?
- Думаю, боялась, что ты погонишься за ней, - усмехнулся я и провел рукой по седым волосам. – А вышло так, что стирать память надо было двоим. Я ведь не выдержал и рванул следом за ней со всех ног. Хотя и сам не знаю, почему, словно сердце екнуло, что с ней обязательно случится беда. И не стерпел.
Не знаю, почему я все это рассказывал мальчику, но я говорил. О снах, о ночах, удушающее липких и противных; об одиночестве и тоске; о несбыточной надежде на благосклонность; о дружбе со столь удивительной девушкой; о поисках, о долге Историков, об их правилах, которые я раз за разом ухитрялся нарушать… я выворачивал ему душу наизнанку, а он внимательно слушал, не перебивая меня. И тут я уловил ее мысль. «Небеса, неужели он все это перенес?! Бедный юноша, да ниспошлют ему Демиурги успокоение и благословление…» От этих мыслей веяло знакомым ароматом яблока, корицы и лаванды. Анежка. Она услышала наш разговор. Хотя по идее я должен рассердиться, что она подслушивала мои откровения, мне стало даже легче. Хорошо, что она теперь знает. Маленькое утешение для меня, человека, у которого нет надежды.
- Ты любишь ее, Лави? – внезапно спросил Аллен со странным напряжением и печалью. Я замер, недоумевающее глядя в пространство.
- Не знаю, - честно ответил я. – Это странное чувство… Она нужна мне, я бы хотел быть рядом с ней, оберегать ее… Но любовь ли это – не знаю. Я искренне к ней привязался и никому не отдам.
И в ту же секунду мысли обдало яблочным ветром благодарности и облегчения, донесшим ласковое «Спасибо» до моего сознания. И за что ж «спасибо»? всего лишь за простое беспокойство?
- Ладно, идем уже спать.
Девушка уже лежала в постели, когда мы вошли, но, в отличие от нас, не стала выходить, а просто отвернулась к окну. Мы же с Алленом, раздевшись до брюк, легли на холодные простыни, грубые и несколько трущие кожу. Но нам не привыкать, и в худших условиях спали.
Утро пришло весьма и весьма любопытно. В первую минуту мне захотелось подскочить и заорать. Что захотелось во вторую – лучше не озвучивать. Да и утром назвать сложно было. Скорее, глубокие предрассветные сумерки. Полная луна еще светила в окно, освещая молочно-белую кожу и жемчуг рубашки, теряясь в русых волосах. Я чувствовал непривычное прикосновение юной девушки, положившей одно колено на мои ноги, задравшаяся пола длинной рубашки обнажила серебрящееся от луны бедро с бархатистой кожей, покрытой тонким, ласковым пушком, совсем девственным и нетронутым. Хрупкая девушка прижималась ко мне, я чувствовал размеренное биение девического сердца. Тихое, спокойное, доверчивое… Тонкая рука обвила грудь, цепляясь ладошкой за предплечье, пряжи щекотали шею, подбородок согревало легкое дыхание. Такая милая, беззащитная, глаза нельзя отвести. Только эту милую идиллию портил кое-кто седой, уверенно обнявший девушку за талию и прижавшийся грудью к ее спине. Как сквозь сон я вспомнил, как Анежка, заикаясь, краснея и зябко кутаясь в плед, попросилась лечь с нами. Босые белые ножки зябко терлись друг о друга, тонкие плечи дрожали под тканью. Как она, получив разрешение, приободрилась и перелезла через Аллена, проигнорировав его красноречивый жадный взгляд. Как мы заснули, обнимая девушку в центре, причем седой явно не возражал, что она повернулась к нему спиной. Может, привык. Я знаю, что до потери памяти они часто спали вместе. И стараюсь заткнуть голос извращенного подсознания. Сон вскоре сморил меня вновь и отступил только тогда, когда я почувствовал, как меня бесцеремонно трясут.
- Лави! Мы же опоздаем! – возмущенно взвыл голос седовласого друга над самым ухом. – Хочешь еще на пару дней остаться?!
Это подействовало лучше, чем все остальные уговоры. Нам и так влетит за отсутствие и самовольный уход, а если мы еще и задержимся… Боюсь представить реакцию Панды. Он мне голову открутит.
Я подскочил с постели, с неудовольствием чувствуя прохладу сбоку от себя. Причина же этой прохлады завязывала высокий хвост у зеркала, явно кося под Канду двумя выпадающими прядями. Тихо хмыкнув, я предпочел смыться в ванну и установил оттуда связь с девушкой.
«Пытаешься пробудить память?» - спросил я.
«Примерно. Но я слишком хорошие блоки ставлю, чтобы что-то подобное случилось. К сожалению. Ситуация фактически должна повториться, чтобы мальчик хоть что-то вспомнил,» - тихий смешок. Она и сама в это не верит.
«Видно, маг из тебя серьезный, ты и Марианна переплюнешь в этом деле,» - с уважением откликнулся я.
«Марианн? Рыжий такой, хам, бабник, пьяница и просто весьма привлекательный мужчина?» - с нотками равнодушия спросила она. Я же насторожился: слишком уж много спокойствия и безразличия вложено в простую и ничего не значащую фразу.
«Да, он не ангел,» - усмехнулся я, щедро плеснув воды в лицо.
«Если бы я тебя не знала, то подумала бы, что ты заревновал! У тебя даже мысли прямо пахнут ревностью,» - рассмеялась Анежка, и я почти услышал в голове ее искренний смех, похожий на серебристый дождь, бьющий по воде.
«А если я ревную?» - нахально возразил я чисто из желания подзадорить девушку.
«Тогда зря! Генерал Кросс – птица не моего полета, не моего поля ягода, - без тени сожаления хмыкнула магичка. – Да, и выходи уже, в конце-то концов! Нам выходить через десять минут.»
И я поторопился привести себя в порядок и одеться.
Мы вышли на прситань. Над нами раскинулось уже знакомое и привычное серое небо, затянутое тучами. Там, наверху, плыла серая, угнетающая дымка, похожая на вуаль на лице восточной красавицы или чопорной англичанки-кокетки. Я даже начинаю понимать, почему народ этой страны считают суровым. С такой погодкой без крепкого, железного характера не выживешь. Хмурые темные волны нервно облизывали такие же серые камни, покрытые причудливой паутиной неожиданно светлых трещинок и разводов, сетью укрывших поверхность. Белесая мутная пена таяла на гребнях и рассыпалась о гранитные глыбы на берегу. Тяжелое дыхание океана чувствовалось в тихом бормотании водной стихии, ласкавшейся в неясном ритме к мрачной пристани.
- Такое чувство, что я даже ближе к Сестре стала, - улыбнулась девушка-Ангел.
За нашими спинами тихо шумели от поднимающегося ветра раскачивающиеся верхушки сине-зеленых и сероватых, словно припорошенных пылью, елей и сосен, редких северных лиственных деревьев. Синеющие иглы с зеленоватым оттенком терлись друг о друга и шуршали, наполняя воздух неясным бормотанием, словно вещавшим о делах давно минувших лет, о древних легендах. Прохладный ветер доносил свежий запах моря, оставил терпкий привкус хвои на губах, напоил дымным ароматом костров и жарящейся еды… Странное, домашнее и очень старое ощущение. Такое чувство, что я вновь вернулся в детство, когда путешествовал с Пандой из города в город. Как мы спали на траве у костра в промозглом лесу, как мы писали в головах и на свитках Историю, анализировали ее. Да, далекие и красивые годы, но холодные, бесстрастные и одинокие. Перед глазами мелькнул маленький рыжий ребенок с длинной челкой, падающей на закрытый повязкой глаз, в длинном мексиканском плаще-пончо с бахромой на полах. Он с трепетом смотрел на белые одуванчики и улыбался полным набором еще молочных зубов. Такой милый, забавный мальчик. В его зеленом глазике еще нет ироничной улыбки грусти, а мягкие тонкие губы заразительно смеются. Малыш, отказавшийся от имени ради Истории. Мне кажется, что я сам забыл, как меня на самом-то деле зовут. От этого немного грустно. Даже обидно… У№ нас был еще час времени до прихода корабля, поэтому мы просто стояли и смотрели на море, пока минут через пять Анежка не поежилась от усиливающегося ветра, а Аллен нервно не вздрогнул от завывания и шума среди деревьев. И девушка предложила зайти в небольшую гостиницу для моряков.
- Все равно нам некуда деваться, - подала она плечами. Да, в городке было две гостиницы, но вторая была совмещена с баром-кабаре. Сегодня там никого не было, и огромная сцена, на которой обычно плясали танцовщицы, была занята красивым черным роялем. Благородный инструмент был вычищен до блеска и мерцал в свете огромного многоярусного подсвечника, горевшего ярким пламенем. Аллен сразу воспользовался возможностью и сел за клавиши, наигрывая печальную мелодию. А потом… потом откуда-то полилась красивая мелодия, другого такта, другого ритма, словно она ткалась прямо из воздуха. Даже словно другого времени. Казалось, все это сон, когда я увидел светловолосую девушку в белом платье. Корсет на тонкой шнуровке, поверх – само платье, юбка с одного края доходит до середины бедра, а с другого спадает складками до лодыжки. На ногах – красивые белые туфли на высоком каблуке-шпильке, ленты обвивали ноги до середины икроножной мышцы, закрепляя то ли туфли, то ли босоножки, словно сотканные из тончайшей легкой паутинки. Она подошла и протянула мне руку для танца…
Теплая ладонь и холодные замерзшие пальцы ласково и ненавязчиво скользнули в мою руку, синие глаза блеснули искристым огоньком, а затем нас обволокла нежная песня и закружила в танце.
Под облаками сны летали,
И на земле царила ночь.
Только влюбленные не спали,
Сон уносило ветром прочь.
В парке на сцене уличной
Песня звучала вновь и вновь
Там, где рождалась музыка,
Там, жила любовь.
Где-то вдали от столицы
В бархатный пляжный сезон
Над морем кружили птицы,
Казалось, все это сон.
И сердце боялось остановиться,
Когда закружил ее в танце он.
Чувственно пела певица,
Нежно звучал саксофон…
Песня быстро набирала темп, и мы вместе с ней скользили все быстрее. Я и не заметил, как уже держал девушку за талию, прижимая к себе в позиции, более уместной для танго, чем для обычного и неожиданного танца-экспромта двух друзей. Но сейчас для меня существовали только эти красивые синие глаза напротив, сияющие отблеском иных миров.
Лето прошло, опали листья,
В парке у моря ни души.
Стихли аккорды, нет певицы,
И саксофон давно молчит.
Пусто на сцене уличной,
Льет слезы осень вновь и вновь
Там, где звучала музыка,
Там, где жила любовь.
Где-то вдали от столицы
В бархатный пляжный сезон
Над морем кружили птицы,
Казалось, все это сон.
И сердце боялось остановиться,
Когда закружил ее в танце он.
Чувственно пела певица,
Нежно звучал саксофон…
Удивительное чувство… Мы словно парили над полом, неотрывно глядя друг другу в глаза, даже когда я кружил ее, то чувствовал теплый, греющий взгляд.
В танце волшебном кружатся
Двое влюбленных вновь и вновь,
Их обвенчала музыка,
В которой жила любовь.
Где-то вдали от столицы
В бархатный пляжный сезон
Над морем кружили птицы,
Казалось, все это сон.
И сердце боялось остановиться,
Когда закружил ее в танце он.
Чувственно пела певица,
Нежно звучал саксофон…
Меня чуть смутили слова песни, но я упорно продолжал танцевать с ней, пока звучала мягкая, красивая мелодия. Наверное, мы выглядели весьма интересно – невысокая длинноволосая блондинка в белом платье и огненно-рыжий юноша, одетый в темную кофту и черные штаны, заправленные в высокие запыленные сапоги полувоенного стиля. Но никого не было, лишь свет свечей отражался бликами по блестящим стенам и полированной крышке великолепного рояля. А мы все летели в нашей реальности, выводя на полу невидимый узор танца. Девушка очень даже хорошо танцевала… Но мелодия закончилась, все еще продолжая играть в моей голове. «И сердце боялось остановиться, когда закружил ее в танце он…» Да, сердце действительно забывало стучать, когда я чувствовал ее рядом, обнимая за талию и ощущая даже сквозь ткань рукава и платья легкий огонек ее тела. Но я и понимал, что эта удивительная девушка навсегда останется для меня загадкой. И все же сердце пропустило предательский удар, когда она отступила на шаг и сделала завершающий реверанс. Я вернул ее поклон, с грустью улыбнувшись своей прекрасной партнерше. Она же благодарно усмехнулась и вернулась к весьма спокойному Аллену, по-хозяйски обнявшему ее за талию одной рукой. Странно, я не замечал раньше, что ее глаза отливают золотом в свете свечи…
А через десять минут мы уже всходили на борт нашего корабля, который должен был нести нас к Черному Ордену. Где уже сидел Лувелье, как нам тихо сообщил минут семь назад Комуи быстрым, едва внятным шепотом. И попросил приглядеть за «найденышем», чтобы девочка не натворила глупостей. Я так полагаю, Смотритель намекнул на Воронов, которые могут придти нас встретить. А если это будут Третьи… Я боюсь представить реакцию Анежки, она еще не видела их, а я как-то встречался. Отвратительные существа, полулюди-полуакума. Такое чувство, что в Ватикане живут одни идиоты! Их проект «Второй экзорцист» стоил Азиатскому и Американскому подразделениям сотни, тысячи жизней талантливейших ученых. И это их ничему не научило? Идиоты, клинические! Странная история там произошла… О ней почти ничего не известно, но в одном из обрывочных материалов, едва уцелевших в те годы, я нашел упоминание о двух мальчиках. Одного звали Алма Карма, Второго… Юу Канда. Что связывает этих двоих? Я не самоубийца, чтобы лезть в их головы. Точнее, в голову мечника. Если мне, конечно, дорога собственная голова.
Корабль вышел в море, несясь на всех парусах по темным чистым волнам, облизывавшим гладкую обшивку нашего судна. Иногда пена допрыгивала до перил, о которые я облокотился, размышляя о таинственном Алме. Быстрые мысли мелькали в голове, но паззл упорно не складывался. Слишком мало деталей, чтобы делать какие-либо выводы. Может, попросить Анежку прочитать Юу, когда мы вернемся? Нет, это подло. Канда, конечно, человек таинственный, но ни одна тайна не стоит того, чтобы лезть насильно в душу.
Анежка сразу невзлюбила корабль и сейчас парила над палубой, как огромная птица. Теперь я понимаю, почему Аллен назвал ее Ангелом: у нее огромные белоснежные крылья с большими мягкими перьями. Почему мягкими? Она в шутку задела меня по носу раем своего крыла, самым крайним пером. Интересно, если она приземлится, то сможет ли ходить? А если сложит, то как ходить будет? Будет обидно, если два таких великолепных крыла выпачкаются в грязи. Кстати об Аллене. Он стоял рядом и с восхищением наблюдал за своей юной подругой-магичкой, взлетевшей к верхушке мачты и стремительно бросившейся в волны, а затем пролетевшей над самыми гребнями и вновь взмывшей под облака. Жемчужно-белая рубашка несколько намокла,, как я заметил, когда она пронеслась миом нас, обгоняя сумасшедший ветер. Синие глаза лихорадочно вспыхивали, оставляя в мыслях только эти два ярких пятна на ее бледном лице с двумя красными пятнами румянца и светлой линией изящных улыбчивых губ. Внезапно на корабле прозвучал штормовой колокол, и я свистнул девушке, чтобы она спускалась.
- Сейчас будет шторм. Я понимаю, что юная леди дружит с ветрами, но все же не стоит искушать судьбу, - мягко сказал наш капитан, взрослый седовласый мужчина с приятным баритоном, просаленный морской волк с отличными манерами джентльмена. К нашему удивлению, «юная леди» не стала возражать и первой спустилась в уютную полутемную каюту, пахнущую горячим влажным деревом. В иллюминатор было видно грозно бормочущее море, а в помещении не так чувствовалась качка. Аллен сел на двухъярусную кровать рядом с вольготно расположившейся Анежкой, а я пристроился напротив в глубоком уютном кресле, положив локти на подлокотники и скрестив пальцы перед грудью.
- Лави, расскажи что-нибудь, - внезапно попросила девушка, блеснув серыми глазами из глубины своего ложа, укутанного потемками.
- Я помню несколько скандинавских саг. Мифов, - подал я плечами, не удивленный такой просьбой.
- Расскажи одну из них, пожалуйста. Ведь ты сам говорил, что зачастую в легендах скрывается истина, - мягко откликнулась она и, судя по голосу, улыбнулась. Аллен согласно кивнул, устроившись поудобней. Я прикрыл глаза, перебирая в памяти саги, и тихо начал рассказывать, физически чувствуя внимание своих слушателей, несколько льстившее моему самолюбию рассказчика:
- Уже не первый год был прикован к скале бог огня, уже скорбь по светлому Бальдру начала стихать в сердцах Асов, уже великанша Ярнсакса родила Тору второго сына, по имени Моди, почти не уступавшего в силе своему брату Магни, уже побежденные богом грома великаны забыли дорогу в в Асгард, уже люди заселили все самые дальние уголки Митгарда, когда на земле появилась пророчица Вала, глаза которой так же ясно видели будущее, как обычный человек видит то, что происходит вокруг него.
Слава Валы разнеслась по свету и достигла даже Асгарда, и великий Один призвал ее к себе, чтобы она поведала ему и его детям об их дальнейшей судьбе.
Многое знаю я, вижу я, вещая,
Грозно грядущий жребий богов,
- так начала Вала свой рассказ. - Я вижу, как Асы много столетий подряд по-прежнему правят миром, вижу, как растут с годами их богатства и слава, вижу, как поклоняются им люди и как боятся их великаны, но я вижу также, как собираются над ними черные тучи и как с каждым днем приближаются сумерки богов.
Вот одна за другой следуют три зимы с небывалыми морозами и ветрами. Солнца почти не видно: оно покрыто туманом. Но люди этого не замечают: они сражаются из-за золота, которое ослепило им глаза.
Я вижу, как к концу третьей из этих зим падут оковы с бога огня и он встает, полный злобы и мести. Из подземных недр вырывается могучий Фенрис, а из морских глубин подымается змея Митгард, уже залечившая рану, которую нанес ей сильнейший из Асов.
Я вижу, как Локи собирает всех великанов из Нифльхейма и Йотунхейма и как они плывут к Митгарду на корабле "Нагльфаре". Среди них и могучий повелитель Муспельхейма, великан Сурт, с огненным мечом в руках. Велик корабль "Нагльфар" - он сделан из ногтей всех умерших, - и несметное войско везет по волнам мирового моря.
Вот уже затрубил в свой золотой рог Хеймдалль, вот уже распахнулись все пятьсот сорок ворот Валгаллы, и из каждых ворот вышло по восемьсот воинов.
Впереди них на своем Слейпнире, с копьем Гунгниром в руках, в крылатом золотом шлеме скачет Один. Остальные Асы тоже вооружаются и спускаются с радужного моста навстречу врагам.
Я вижу, как они встречаются с великанами в долине Вигрид. А теперь - о горе вам всем! - я вижу, как Фенрис разрывает отца богов и как славный бог грома убивает змею Митгард, но и сам, пораженный ее ядом, успевает отступить от трупа чудовища всего на девять шагов и падает мертвым. Я вижу, как Локи сражается с Хеймдаллем и как они убивают друг друга. Я вижу, как пес Гарм, которого Хель вскормила мясом мертвецов, бросается на Тира и гибнет вместе с ним.
Уже пал прекрасный Фрейр, пораженный огненным мечем Сурта, уже повелитель Муспельхейма убивает Фригг и других богинь, сражавшихся рука об руку со своими мужьями.
Но вот вперед выступает Видар. На его ногах башмаки с самыми толстыми подошвами в мире. Они сделаны из всех заплат, которые люди испокон веков клали на свою обувь. Молчаливый Ас наступает ногой на нижнюю челюсть Фенриса и, вонзив свой меч ему в небо, убивает чудовище.
Вот Магни и Моди подняли молот своего отца и тоже вступили в бой. Вот Ульр без промаха стреляет из своего лука. Я вижу, как Сурт погиб под ударом Мйольнира, я вижу, что великаны побеждены, но огненный меч повелителя Муспельхейма упал на ясень Игдразиль, и могучее дерево вспыхнуло. Его корни, источенные драконом Нидгегом, не в силах больше держать ствол, и он падает. Вместе с ним рушится небесный свод, а земля погружается в мировое море. А вот и волки Скель и Гети проглотили луну и солнце, и больше я ничего не вижу.
Вала умолкла. Угрюмо молчали и Асы. Даже неукротимый Тор не произнес ни слова. Прошло несколько минут, но тут пророчица заговорила вновь:
- Радуйтесь, боги! Я вижу: дым рассеялся, а в небе засияло новое солнце, еще ярче и красивее старого. Асгарда, Митгарда, Йотунхейма и Муспельхейма больше нет, нет и страны гномов и страны эльфов - одно мировое море с шумом катит свои волны с севера на юг и с востока на запад.
Но не только море и солнце я вижу - я вижу высоко-высоко в небе, там, где раньше был Асгард, но только еще выше его, молчаливого Видара, храброго Вали, могучих Магни и Моди и меткого Ульра - они остались живы. Вместе с ними Бальдр и Ход, которым удалось вырваться из царства Хель. За поясом у Магни молот его знаменитого отца. Молодые боги разговаривают друг с другом, вспоминая дела и подвиги минувших веков, и строят для себя новую страну, а под ними из мирового моря опять подымается земля. Она все зеленая, она покрыта чудесными лесами, садами, пастбищами и нивами. А вот и люди. Они уже не думают о богатстве. Блеск золота их больше не ослепляет. Они не воюют друг с другом и живут безбедно и счастливо.
- Когда же все это будет, Вала? - спросил ее Один, видя, что пророчица опять замолчала.
- Я могу сказать тебе только, что это будет, - отвечала она.
И все Асы невольно повторили за ней:
- Это будет!
Голос лился по комнате, волны тяжело бились о стены нашего убежища, казалось, все замерло, и нет ничего, что нарушило бы течение событий. Я не знал, что происходило в комнате, просто сидел и рассказывал, словно читая на страницах книги памяти. Это было несложно, если учесть, что мои юные слушатели сидели тихо, как мыши. То ли заснули, то ли внимательно слушали. Когда же я закончил и открыл глаза, то меня ошеломили две пары глаз, ярко сиявших в потемках двухъярусной кровати. Яркие, серые, заинтересованные, они блестели, словно на матрасе сидели по меньшей мере два кота. Хотя видно для стороннего наблюдателя не было, я был не на шутку смущен таким обожанием, читавшимся в этих детских взглядах. К концу моего рассказа уже поутихла и буря, переходя в рассеянно-сонливое бормотание волн. И Анежка по предлогом переодевания выгнала нас из каюты, не обращая внимания на возмущенные вопли Аллена в стиле «Мы тебя и не в таком виде видали!» Но девушка была непреклонна. В итоге, седовласый ушел к своему роялю. А я ушел на палубу, дышать свежим после грозы вечерним воздухом…
Тикки:
Не буду посвящать умы в подробности моих пребывания и слежки за троицей, но меня все больше и больше интересовала юная сильфида. Что-то в ней было не так, совсем не так, словно я чувствовал странное, непреодолимое влечение, будто внизу живота огонек вспыхнул. Причем, кажется, в буквальном смысле. Я смотрел на девушку, тихо выпирающую своих друзей из комнаты, и не мог понять, в чем ее такое магическое очарование. Вроде бы не из тех, от кого задыхаются от восторга, лишь бросив мимолетный взгляд. А затем сильфида прошла к зеркалу и, взмахнув высоким хвостом, усмехнулась.
- И долго ты там собираешься стоять, лорд Микк? – насмешливо спросила она, глядя сквозь зеркало прямо на меня. – И не вздумай снова прятаться и уходить в игнор, я все равно тебя прекрасно вижу, а будешь продолжать изображать тень – просвечу.
Я решил не искушать судьбу и покорно вышел из сумрака.
- Один вопрос: как ты меня обнаружила? – с любопытством спросил я у спокойной блондинки.
- Рыбак рыбака видит издалека, - усмехнулась она и взмахнула хвостом, на мгновение скрываясь от моего взора. Когда же в следующий момент русая завеса спала, на меня смотрели ярко-золотые глаза с чуть насмешливым прищуром и почему-то вертикальным зрачком, как у кошки. Бледная до белизны кожа окрасилась пепельным оттенком, а чистый лоб украшал венец Ноя. Я же не мог найти слов, чтобы выразить свой восторг подобным зрелищем. Это было сродни ослепительному свету. А уж объяснить и вовсе не представлялось возможным.
- А объясняется это так, малыш Тикки, - усмехнулась вновь девушка-Ной. – В моем теле есть три энергии: Магия, Темная Материя и Чистая Сила. Магия блокировала обе соперничающие части и не давала им взаимодействовать. Но когда случилось то, что случилось, две стороны объединились, чтобы спасти третью и само тело. Во мне пробудилась сила Ноя. Не знаю, каково ее свойство, но все же довольно странное ощущение, ибо в ту же секунду внутри меня есть и Материя Света. Помнишь, что случилось?
- Помню, - тихо откликнулся я, прикрывая глаза и мысленно падая в омут. Я уже знал, что когда добровольно открываешься магичке, то приходит именно такое ощущение. И я вновь оказался в реальности Роад. Анежка была прикована к стене, как на распятье, хриплое дыхание отдавалось в ушах, но диафрагма едва вздымалась, серые глаза были наполнены болью, но в них не было мольбы о пощаде или отчаяния. Она была готова принять смерть, в каком бы виде та не пришла. Даже если в облике маленькой девочки в короткой юбочке. Только сейчас эта девочка направила на нее острые свечи-кинжалы и по одному лишь взмаху руки пронзит обессиленного врага.
- Тикки, мне скучно ее убивать. Я хочу, чтобы она застонала от боли, - хищно оскалилась Мечта, скрывая в глазах огонек. – Давай, с ней поиграешь ты.
Второй я, стоявший рядом, вздрогнул.
- Нет, сестрица, я этого делать не буду.
- Почему? Сочувствуешь экзорцистке? – недобрый прищур.
- Нет. Чувствую, что в ней есть часть нашей силы, - ответил я, глядя на прибитую Анежку, смотрящую в пол. До сих пор помню это ощущение гладкой кожи, чуть прохладной, нежной... Пальцы уверенно скользили, поглаживая, второй "я" спокойно наблюдал за безразличной девушкой. Внезапно губы Анежки шевельнулись, но ни звука не вырвалось из пересохшего горла. Новая попытка. Слабый хрип. И вновь. "Отрицаю". Она быстро шептала "Отрицаю", сама этого не сознавая, все громче и громче. И вот уже голос сорвался на крик. Она кричала, а из глаз катились кровавые слезы, тело заполнялось обжигающим сиянием. Анежка громко выкрикивала "Отрицаю", а я едва мог на нее смотреть. Девушка, которой Роад пронзила сердце, как только она начала повышать голос, сияла нестерпимо ярко, а свечи в ее руках и ногах плавились. На лбу ее один за другим открывались стигматы. Через минуту все было кончено. Она лежала на моих руках, захлебываясь собственной кровью, но единственными ранами на ее теле были яркие стигматы на руках, ногах, лбу и горле. Я знал, что она частично Ной, но до этого момента магичка не показывала этой своей сущности. Помню, что я унес девушку из мира Роад и долго выхаживал, дня четыре, прежде чем она открыла глаза и приняла полностью человеческий облик, усилием мысли заставив стигматы исчезнуть.
Сегодня я впервые увидел ее как истинного Ноя. И, признаться, я был в восторге. Она напоминала мне чем-то Лу, но без ее фанатичной и фатальной преданности. Чувственная, красивая девушка. Порочная невинность. Восхитительная и яркая. Какая же сторона нашей фамильной силы ей досталась? Даже предположить боязно. Поэтому я лишь любовался, как любуется бабочка огнем. Но, кажется, мой неосторожный мотылек уже опалил свои нежные крылья на пламени.
- Ты так и собираешься стоять и смотреть на меня? - насмешливый голосок, как электрошок. - Сгинь, Тикки, мне переодеться надо, мы скоро прибудем.
- Нам еже два дня плыть? - приподнял я бровь. Девушка лишь усмехнулась.
- Попутный ветер дул в наши паруса милостию Божией, - туманно выразилась девушка. Ага. Догадываюсь, что ветер все-таки не совсем "Божией милостию". Ты боишься, явно напугана. Но я пока оставлю тебя, ибо правила твоей игры - все еще загадка. Не раскрывай карты, девочка. Хотя свою руку ты скрывать умеешь, не так ли?
Анежка:
Я почти жалею, что показала Тикки свою Темную сторону. Но иначе он мог бы попасться на глаза экзорцистам, а мне это совсем ни к чему. Не надо разменивать свою колоду раньше времени. И чем больше я думаю об этом, тем лучше это сознаю.
Что мне дало это путешествие? Знания. И первое - все мы смертны. Даже "Марии". Нет, не так. Особенно "Марии". Это достаточно сложно было осознать. Но после стычки с Мечтой и Удовольствием пришлось смириться. Плюс теперь на мне не один, а два контракта. Я за них отвечаю. Хотя иногда это накладно. Наверное, не проходило и дня, чтобы мысленно я не возвращалась к своей печати. Конечно, это слегка напрягает и меня, и мое сознание, но я знаю, что это было необходимо. Даже не потому, что сам парнишка думал обо мне преувеличенно нежно и ласково, заботливо, отчего становилось тепло на душе. Суть печати... Это страх. Страх, что он узнает обо мне больше, чем следует... Когда я закрываю глаза, то вновь невольно возвращаюсь в прошлое. Когда я была ребенком...
- Привет, принцесса!
- Дядюшка!
Счастливый смех озарил светом радости смутный мир нашего дома. Мама сидела на диване, листая принесенные отцом книги, и смеялась, глядя на то, как светловолосая малышка ластится к ее старому знакомому. Она кружилась вокруг смеющегося мужчины солнечным зайчиком и заглядывала в его глаза снизу вверх.
- А мы пойдем сегодня на речку смотреть на закат? - невинно спросила девочка.
- Ну, конечно, маленькая принцесса, - улыбнулся мужчина и потрепал юную подругу по голове. Та мгновенно насупилась.
- Я не принцесса, - недовольно ответила она. Ее взрослый товарищ удивленно поднял брови.
- А кто ты? Неужто ангел? Или прекрасная сильфида? – со мехом спросил он, подхватив златовласку на руки и закружив над головой.
- Не принцесса – и все, - тихо ответила она. Мужчина поставил ее на ковер и серьезно спросил, как у взрослой:
- Почему ты не принцесса?
- У меня нет принца, - грустно вздохнула девочка.
- А как же я? – скорчил умильную мордашку мужчина, хотя его глаза все еще были предельно серьезны. Сейчас они были одни в комнате с роялем, мама девочки ушла в другую комнату.
- Ты еще не мой принц, - покачала головой малышка. – Наклонись ближе.
Он подчинился, и тут же ощутил, как его жестких, обветренных губ коснулись детские, мягкие и невинные. И тут же словно искорка пробежала между ними, образовывая нить.
- Теперь ты мой принц, а я – твоя принцесса, - радостно улыбнулась девчушка, хлопнув в ладоши.
- Может, сыграешь мне что-нибудь? – попросила она ошарашенного произошедшим мужчину. Тот ответно усмехнулся и сел за рояль, а его подруга устроилась на его коленях, положив золотую головку на плечо.
И никто не заметил, как по комнате полилась тихая музыка, складываясь в мелодию Колыбельной Ковчега…
… Я приоткрыла глаза и невидящим взглядом посмотрела в потолок. Мужчина уже давно умер, но я до сих пор не могу понять, почему чувствую его присутствие и почему меня так влечет к этому седовласому юноше? А главное – откуда в его памяти воспоминания о Музыканте? О том, что стал моим самым первым контрактором, о том, сто погиб от руки брата?
Но сейчас меня должно волновать совсем не это, а более важные и насущные дела. Например, этот Лувелье. Мысли обоих парней только этим субъектом и заняты, и, судя по эпитетам, он далеко не тот, с кем можно выкурить рюмочку чаю и остаться хотя бы в целости и сохранности. Аллена так вообще передергивает, Лави чуть ли не рычит от ярости. Еще и какие-то «вороны»… Что еще за птицы такие и почему их следует опасаться? Не понимаю. Но судя по не менее «лестным» комментариям Младшего Книгочея, тоже далеко не саамы приятный вид пернатых.
Я качнула головой, отгоняя тревогу, и медленно побрела по коридору, оставив комнату. Пока я думала о чем-то, моего слуха коснулась тягучая хрупкая мелодия, похожая на весеннюю капель и первый ливень, оставляющий на губах сладковато-горький привкус печали и надежды. Я узнаю эту песню из миллиона…
Посреди просторной кают-компании стоял черный рояль. Великолепный инструмент, какие редко увидишь на кораблях. А за ним сидел беловолосый подросток. Идеально прямая спина, опущенная к клавишам голова, так, что седые пряди скрывали его лицо, плавные движения худощавых кистей, ласковые, даже нежные прикосновения пальцев к клавишам. Он играл сосредоточенно и расслабленно одновременно, и я невольно заслушалась мастерской игрой молодого пианиста. Он даже снял свои белые перчатки, чтобы лучше чувствовать клавиши. Я помню, что Музыкант всегда их снимал и мне советовал то же самое, иначе звук не тот. «Там недожмешь или пережмешь – и сфальшивишь,» - назидательно говорил он. А теперь юноша инстинктивно делал то же самое. Долгий, щемящий печалью перелив, и парень. Следуя мелодии, откинул голову назад, обнажая бледное лицо с неестественно красными губами и закрытыми глазами в обрамлении подрагивающих белых ресниц. А потом… то место… Мое. Которое мы написали вместе с Музыкантом, в которое я вложила всю свою детскую привязанность, любовь, нежность и скорбь. Эти ноты были написаны, когда он умирал. Тогда он попросил меня сыграть для него. И я, пятилетний ребенок, глотая слезы, писала. Когда я дошла до этого места, где еще не было продолжения, то тихий голос мужчины попросил меня: «Играй дальше… От всего сердца…» И мои слезы стали мелодией. Я плакала о том, кого любила всей своей детской душой и о чем не рассказывала никому. Даже тогда, в зале, когда я почувствовала знакомый взгляд внимательных золотых глаз, таящих опыт сотен поколений, я не поверила и даже испугалась. И тем более – когда увидела юношу в бархатной комнате и заснула на его плече.
Но сейчас мальчик, в котором жила часть Музыканта, играл мелодию, без единой ошибки и задержки. Я же слушала, затаив дыхание, последние аккорды и ощущала, как с мальчика спадает Печать Апоначи. И он все вспоминает.
Когда парень закончил и оторвался от инструмента, то мне на минуту показалось, что он хочет высосать из меня душу, - настолько сильным и жадным был его поцелуй, настолько порывистыми и властными – объятия.
- Никогда так больше не поступай со мной, - тихим, срывающимся голосом прошептал он в перерыве между поцелуями.
- Постараюсь. Мне нужно было, чтобы ты остался… - ответила я, делая вдох и отстраняясь, в ответ на удивленно-обиженный взгляд Аллена указывая в сторону палубы. Лави. Ему не стоит это видеть. Юноша понимающе кивнул и вновь сел за рояль, играя что-то радостно-нежное. До прибытия в Орден у нас примерно час, может, чуть больше. А у меня есть еще одно дело.
Я вновь спустилась в комнату. Тики куда-то скрылся, и мне это было только на руку. Лави все еще на палубе дышит воздухом, я мимо него прошла, даже в щечку чмокнула. Аллен вдохновенно играет на рояле «Нежность» Крутого. Иногда так мало надо для счастья человеку, всего лишь вернуть воспоминания… Но сейчас не до этого. Я держала в руках шкатулку. С виду – простая шкатулочка из бука, какие делают для драгоценностей. Но в ней был секрет: каждая из ее стенок была защищена моей Инносенс, плюс замок у нее был весьма хитрым, не зря же я столько путешествовала. Такие делают на заказа в Тибете. Весьма полезные вещицы, если нужно что-то надежно спрятать как от Ноев, так и от экзорцистов. Плюс, так как стоит защита, взломать или сломать шкатулочку невозможно.
На шкатулке выгравирована роза ветров, характерная для Тибета, в ее центре – огромный снежный алмаз, который блестел даже света, светясь мягким, ласкающим переливом изнутри. Великолепная работа. Я открыла шкатулку, изнутри по которой серебром вилась надпись. То, что я так искала, находилось внутри на бархате. Там оно в полной безопасности.
Где-то внутри поднялась волна тепла и любви. Все же я не зря вытерпела все, что на меня свалилось, ради этой находки. Но еще не время ее показывать. Придет время… скоро…
Мария (ав. Анежка)
Новая часть "Марии" Анежка как всегда и музу поймала и написать написала, ну а я "сачкую".
читать дальше
читать дальше